Опера в трех действиях Гаэтано Доницетти на либретто (по-итальянски) Сальваторе Каммарано, основанное на романе Вальтера Скотта «Ламмермурская невеста».

Действующие лица:

ЛОРД ЭНРИКО АШТОН ЛАММЕРМУРСКИЙ (баритон)
ЛЮЧИЯ, его сестра (сопрано)
АЛИСА, компаньонка Лючии (сопрано или меццо-сопрано)
ЭДГАРДО, владелец Равенсвуда (тенор)
ЛОРД АРТУРО БАКЛОУ (тенор)
РАЙМОНДО, капеллан Ламмермура, воспитателе Лючии (бас)
НОРМАН, начальник равенсвудского гарнизона (тенор)

Время действия: 1669 год.
Место действия: Шотландия.
Первое исполнение: Неаполь, театр "Сан-Карло ", 26 сентября 1835 года.

Роман Вальтера Cкoттa «Ламмермурская невеста» в наше время редко читают, поскольку он не принадлежит к числу лучших его творений. Тем не менее он привлекал к себе внимание оперных композиторов как богатый возможностями сюжет. И три композитора - Бредаль, Карафа и Маззукато - воспользовались им еще до Доницетти. Ни одна из ранних оперных версий не сохранилась на театральных подмостках, а из всех произведений самого Доницетти эта опера оказалась самой часто исполняемой.

Доницетти особенно мог привлекать этот сюжет, поскольку один из его дедушек, Доналд Айзетт, был шотландцем. Тем не менее, для целей оперы имена скоттовских персонажей были благоразумно изменены на их более благозвучные итальянские эквиваленты. Так, Люси стала Лючией, Генри - Энрико, Эдгар - Эдгардо; но названия мест, где происходит деиствие оперы, остались прежними. Были сделаны и еще некоторые изменения, помимо необходимых сокращений. Например, скоттовский Эдгар кончает жизнь в высшей степени не по-оперному - он дико мчится на своей лошади в зыбучих песках. Ни один тенор не смог бы спеть две длинные арии, заканчивающиеся верхним ре бемолем, в подобных обстоятельствах. Эдгардо у Доницетти, таким образом, вместо скачки на лошади вполне разумно наносит себе удар кинжалом. При таком исходе итальянский тенор имеет значительное преимущество. Заключительная ария, кстати, одна из лучших, написанных Доницетти, была наскоро сочинена и записана всего за полтора часа, когда композитор ужасно страдал от головной боли.

Но в первую очередь эта опера - превосходное средство продемонстрировать талант не столько тенора, сколько сопрано, и мнoгиe великие певицы выбирали ее для своего дебюта в Нью-Иорке. Среди них Аделина Патти, Марчелла Зембрих, Нелли Мелба, Мария Баррьентос и Лили Понс. Две из них - Понс И Зембрих - также выбрали эту роль, чтобы отметить свои юбилеи двадцатипятилетия своих дебютов в «Метрополитен-опера».

ДЕЙСТВИЕ I
ОТЪЕЗД

Сцена 1. В саду замка Равенсвуд, ныне захваченного лордом Энрико Аштоном, отряд гвардейцев под командованием Нормана ищет прокравшегося сюда человека. Пока идет этот поиск и осмотр каждого куста и грота, сам Энрико рассказывает Норману, а также воспитателю Лючии капелану Раймондо о сложных обстоятельствах, в которых он теперь находится. Он надеется поправить их, устроив брак своей сестры Лючии с богатым и могущественным лордом Артуро Баклоу, которому весьма благоволит монарх. К несчастью, Лючия не желает участвовать в этом. Норман, у которого имеется подозрение о причине этого нежелания Лючии, с насмешкой говорит, что оно кроется в любви Лючии к другому. И он рассказывает, как однажды какой-то незнакомец спас ее от взбесившегося быка и что с тех пор она тайно встречается со своим спасителем каждое утро в этом саду. Незнакомец, о котором говорил Норман, - не кто иной, как Эдгардо Равенсвудский, заклятый враг Энрико.

В этот момент возвращается отряд стражи. Стражники заметили незнакомца, но не смогли его задержать. Однако они со всей определенностью подтверждают, что это именно Эдгардо. Энрико обуревает жажда мести («Cruda funesta smania» - «Дикая жажда мщения»). Со всей злобой он выражает свою ненависть к человеку, являющемуся заклятым врагом его семьи, который угрожает разрушить его планы выгодного брака Лючии.

Сцена 2 предваряется совершенно восхитительным соло арфы - возможно, рисующим парк, где происходит эта сцена, а возможно, двух прелестных женщин, сидящих у фонтана и поглощенных откровенным разговором. Лючия ди Ламмермур рассказывает своей подруге Алисе таинственную историю об этом фонтане, а та, в свою очередь, настоятельно советует ей прекратить видеться с ее возлюбленным Эдгардо, которого она встречает в этом саду. Но Лючия отстаивает свою любвь к Эдгардо и восторженно воспевает его. История фонтана рассказывается в нежно льющейся мелодии («Regnava nel silenzio» - «Тихая ночь царила вокруг»), ее любовь воспевается в арии («Quando rapita in estasi»).

Когда входит сам Эдгардо, чтобы встретиться со своей возлюбленной, Алиса тактично удаляется. Он обязан, говорит он Лючии, уехать во Францию; но прежде, чем отправиться в путь, он хотел бы помириться с Энрико, сказать ему о своей любви к Лючии и просить ее руки. Этот план пугает Лючию, и она молит своего возлюбленного не делать этого. Эдгардо с горечью перечисляет причины, которые у него имеются, чтобы ненавидеть Аштона, но сцена завершается чудесным прощальным любовным дуэтом («Verrando a te sull"aure» - «К тебе на крыльях ветра»), в котором сначала Лючия, затем Эдгардо и наконец они вместе поют одну из самых чудесных мелодий в этой необычайно мелодичной опере. Влюбленные обмениваются кольцами и расстаются.

ДЕЙСТВИЕ II
БРАЧНЫЙ КОНТРАКТ

Сцена 1. Из беседы между Энрико и Норманом, которая происходит в холле замка Ламмермур, мы узнаем, что все письма Эдгардо к Лючии были перехвачены. К тому же одно письмо было сфальсифицировано, чтобы показать ей, что Эдгардо изменил ей и теперь женат на другой женщине. Когда Норман уходит, Энрико использует все доводы, чтобы убедить свою сестру выйти замуж за лорда Артуро Баклоу. Он совершенно разбивает ее сердце, когда показывает ей фальшивое письмо, и добавляет, что ее долг перед семьей жениться на этом влиятельном человеке, который ее так любит. Бедная Лючия никогда не давала согласия на это замужество, но теперь она настолько подавлена, что у нее нет сил противиться.

Сцена 2. Собственно говоря, лорд Артуро уже в замке, и следующая сцена происходит в большом зале. Поет праздничный хор, Артуро клянется в верности, и, когда появляется Лючия (она еще в слезах), брачный контракт подписывается.

Именно в этот момент в зал врывается плотно закутанный в плащ чужестранец. Это Эдгардо, вернувшийся из Франции. Он пытается заявить о своих правах на Лючию, но Раймондо показывает ему подписанный брачный контракт. В ярости он не видит ничего, кроме этого контракта, не слышит никаких объяснений Лючии. Его враги обнажают шпаги. И только благодаря вмешательству преданного старого воспитателя Лючии, капеллана Раймондо, удается избежать кровопролития на свадебном торжестве. В порыве ярости Эдгардо швыряет и топчет кольцо («Maledetto sia istante» - «Проклят будь, тот день злосчастный»). В секстете все главные персонажи, не говоря о свадебном хоре гостей, выражают свои противоречивые эмоции. Этот ансамбль производит оглушительное впечатление. В конце концов разъяренный Эдгардо покидает зал.

ДЕЙСТВИЕ III

Сцена 1. Сразу после бракосочетания. Энрико посещает Эдгардо в его уединенной комнате в башне Вольфскраг, чтобы очернить и унизить его и чтобы специально вызвать у него приступ ярости рассказом о подробностях свадебной церемонии. Эти двое мужчин открыто бросают обвинения друг другу и в заключительном дуэте этой сцены договариваются о дуэли, которая назначается на кладбище среди надгробий Равенсвуда. При исполнении оперы эта сцена обычно опускается.

Сцена 2. Собравшиеся на бракосочетание гости все еще пируют в парадном зале замка, когда Раймондо, наставник Лючии, прерывает общее веселье. Лючия, объявляет он надломленным от ужаса голосом, обезумев, заколола мужа его же шпагой («Dalle stanze ove Lucia» - «Из покоев, куда супруги»).

В следующее мгновение появляется сама Лючия. Объятые ужасом гости расступаются. Она еще в белых подвенечных одеждах, смертельно бледная, почти как призрак. В руке у нее шпага. Следует знаменитая «Сцена сумасшествия» («II dolce suono mi colpi di sua voce» - «Я слыхал дорогой его голос»). Лючии грезится, что она все еще с Эдгардо; она вспоминает о прежних счастливейших днях, представляет себе, что выходит за него замуж. И в конце этой сцены, понимая, что смерть близка, она обещает ждать его.

Сцена 3 переносит нас за пределы замка, где среди надгробий своих предков бродит Эдгардо. Он безутешен. Приближающаяся траурная процессия прерывает его мрачное философствование. Он спрашивает, кого хоронят, и узнает, какие ужасные события произошли. Звонят погребальны колокола. Это звон по Лючии. Только теперь он осознает, что она всегда была ему верна. Он поет свое заключительное «Прощай!» («Tu che a Dio spiegasti l"ali» - «Ты, на небо отлетая») и затем, прежде чем Раймондо сможет остановить его, вонзает кинжал себе в сердце. Вместе с виолончелью, исполняющей мелодию, он на последнем вздохе поет свои последние слова прощания.

Postscriptum по поводу исторических обстоятельств этого сюжета. Роман Вальтера Скотта «Ламмермурская невеста» основан на обстоятельствах действительно имевшего место свадебного контракта, приведшего к трагедии, которая произошла в Шотландии в 1669 году. Жанет Далримпл (Лючия) убила своего нового мужа, Дэвида Данбара (Артуро), за которого она была насильно выдана замуж ее отцом виконтом Стэром (Энрико), вместо того чтобы быть отданной за любимого ею лорда Резерфорда (Эдгардо). В реальной жизни неудачливый поклонник приходился невесте дядей.

Генри У. Саймон (в переводе А. Майкапара)

Когда думаешь о «Лючии», вспоминается ее стопятидесятилетний возраст: так много для этой хрупкой девушки с длинными белокурыми волосами, наверное, значительно поседевшими после потрясения, вызванного убийством мужа. Подобно Офелии, это самый смутный и зыбкий из всех образов героинь, подаренных нам музыкальным театром до наступления нашего века, то есть до того времени, когда невозможность любить стала пугающей загадкой. Что же дают нам эти светлые видения раннего романтизма, эти едва развившиеся девушки, жаждущие смерти? Кто они? Плод идеализации или мучительного стремления к несуществующему идеалу? В случае Доницетти, быть может, не следует затруднять себя символическими толкованиями, вспоминать дантовскую Беатриче, земное, смертоносное сияние ее красоты. Быть может, это только сладостные грезы, порожденные неудовлетворенной страстью, «простодушный бред», по выражению одного из критиков. Вместе с тем в плаче Лючии есть что-то такое безутешное, наивное и непостижимое, что даже современный зритель чувствует себя почти виноватым и не находит слов, чтобы искупить свою вину. Это искупление берет на себя сама Лючия, являя в вокальном и драматическом отношении образ высокий, божественный. Это замечательная партия для лирико- драматического или колоратурного сопрано: она учит акробатической виртуозности, но не пренебрегает и текстом, ее меланхолия и настойчивое подчеркивание акцентов придают жизненность и конкретность голосу, который иначе казался бы бесплотным.

Вокальная партия Лючии контрастирует с другими партиями - реалистическими, драматическими. Вот Эдгар, ее партнер. Его партия делает решительный шаг к утверждению мужественной партии тенора, с изменениями и колебаниями от героического порыва до нежности, от страсти до элегичности. Он - главный герой финала оперы, как будто затмевающий образ божественной . А вот ее брат, лорд Генри, тоже значительный образ, в партии которого необузданная сила компенсируется изяществом украшений, и ясно, что этот герой с трудом сдерживает бушующую в нем силу, не может раскрыться до конца по причине своего положения. Вокальные характеристики этих персонажей чередуются с небольшими инструментальными прелюдиями редкостной действенности и лаконичности, с пластичным, полнокровным хором, изображает ли он бесчувственность или сочувствие толпы.

Текст Каммарано, пылкий и горестный, придает романтический колорит сюжету и без того в высшей степени романтическому. Либретто темпераментного неаполитанца содействовало успеху музыки Доницетти на родине либреттиста. Сам же композитор ставил успех и в заслугу составу труппы, которая включала сопрано Таккинарди-Персиани, тенора Дюпре и баритона Косселли. Опера быстро снискала благосклонность также в других итальянских театрах и в Париже (где партия тенора была исполнена другим светилом - Наполеоне Мориани). За исключением нескольких лет охлаждения интереса к опере, она всегда считалась шедевром мастера из Бергамо в серьезном жанре, хотя в наши дни и другие его произведения в этом жанре несомненно могли бы быть поставлены с нею рядом.

Автор либретто Сальваторе Каммарано.
Премьера состоялась в театре «Сан-Карло» (Неаполь) 26 сентября 1835 года.
Сюжет основан на романе «Ламмермурская невеста » всемирно известного британского писателя Вальтера Скотта. Действие разворачивается в XVIII веке в Шотландии. Лорду Генриху Эштону , хозяину Ламмермурского замка, докладывают досадную весть. Его сестра, Лючия ди Ламмермур , тайно встречается с самым большим врагом всего их рода – Эдгаром Равесвудом. Генрих приходит в ярость. Он уже устроил будущее сестры, пообещав ее руку одному богачу – лорду Артуру. Таким образом, он надеялся поправить свое финансовое положение, а сейчас его планы могут быть расстроены влюбленностью сестры.
Однажды ночью Лючия поделилась своими переживаниями с подругой Алисой: она влюблена в Эдгара, но ее сердце предчувствует беду… Появляется Эдгар. Он прощается с Лючией – ему необходимо уехать, ведь его назначили послом во Франции. Молодой человек просит возлюбленную дождаться его.
Брат Лючии решает пойти на жестокий обман, чтобы переубедить сестру «по доброй воле» выйти замуж в соответствии с его планами. Он подделывает письмо Эдгара, где тот, якобы, пишет еще одной возлюбленной. Уловка сработала. Сраженная предательством, Лючия соглашается на ненавистный брак.
Наступил день свадьбы. Генрих и Артур радуются удавшимся планам, но Лючия в унынии. Она никак не может смириться с изменой, все ее мысли заняты Эдгаром. Несмотря на это, молодые подписывают брачный контракт. Дело сделано. В этот момент в зале появляется Эдгар. Он проклинает весь род Ламмермуров, бросая к ногам девушки памятное кольцо. Генрих вызывает его на дуэль. Утром один из них погибнет.

Тем временем свадебный пир в разгаре, но в зал вбегает пастор и сообщается трагическую весть – Лючия в приступе безумия заколола своего мужа. Появляется невеста в окровавленном платье. Она не в себе – ей кажется, что состоялась ее свадьба с Эдгаром. Девушка не выдерживает такого перенапряжения и падает замертво. Наутро следующего дня должна состояться дуэль. Эдгар ожидает своего противника у гробницы Ламмермуров, но вместо этого встречает похоронную процессию. Пастор сообщает ему о трагедии. Узнав о смерти своей возлюбленной, Эдгар лишает себя жизни ударом кинжала.

История создания

В наши дни роман «Ламмермурская невеста» Вальтера Скотта не находится «на слуху» у широкой публики. Во времена же Доницетти произведение привлекало многих композиторов, но ни одна из оперных версий романа не устояла на театральной сцене. Когда свет увидела опера Гаэтано Доницетти, предыдущие произведения были забыты. Композитор справился с музыкальным сопровождением оперы довольно быстро. Стоит также отметить, что заключительная ария, признанная лучшей среди других его произведений, была и вовсе написана на скорую руку (менее, чем за два часа, при ужасных головных болях).
Опера «Лючия ди Ламмермур» признана одним из лучших представителей стиля бельканто. Произведение по-прежнему занимает довольно прочное место в репертуаре лучших оперных театров мира. Это выдающееся творение Гаэтанно Доницетти, где в полной мере проявился талант композитора.

Занимательные факты

• Через несколько лет Гаэтано Доницетти написал французскую версию оперы «Лючия ди Ламмермур» . Премьера состоялась в парижском театре «Ренессанс» 6 августа 1839 года. На сегодняшний день эта версия оперы ставится крайне редко.
• Арии из оперы успешно используются в современном кинематографе. В знаменитом фильме «Пятый элемент» певица Дива Плавалагуна исполняет обработанную арию Лючии. В финале фильма «22 пули: Бессмертный» также звучит отрывок из оперы Доницетти.
• История оперы насчитывает немало случаев, когда талантливые певцы выбирали именно это произведение для своего дебюта: Аделина Патти, Мария Баррьентом, Нелли Мелба, Лили Понс и Марчелла Зембрих.
• Уже традиционно, Гаэтано Доницетти переделал все имена главных героев на итальянский лад. Помимо этого, композитор изменил концовку, ведь в романе главный герой абсолютно не по-оперному прощается с жизнью. Он мчится на лошади по зыбучим пескам. При такой версии совершенно невозможно спеть две арии! Доницетти пожалел певцов и в его версии главный герой закалывает себя кинжалом.
• Сам сюжет «Ламмермурской невесты» основан на реальных событиях. В 1669 году в Шотландии Жанет Дримпл убила своего новоиспеченного мужа, который к тому же приходился ей дядей. Брак был заключен по жестокой воле отца девушки, в то время как она мечтала выйти замуж по любви за лорда Резерфорда.

Лючия ди Ламмермур. Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко. Пресса о спектакле

Коммерсант , 17 февраля 2009 года

Подлинная мишура

"Лючия ди Ламмермур" в Музтеатре

Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко представил премьеру оперы Доницетти "Лючия ди Ламмермур". Одну из самых знаменитых опер первой половины XIX века поставил известный драматический режиссер Адольф Шапиро, а заглавную партию в премьерном составе спела примадонна театра Хибла Герзмава. Спектакль оценивает СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.

Как и многие оперы бельканто, "Лючия ди Ламмермур" в принципе чрезвычайно сценична. Клятвы в любви и клятвы отомстить, коварство родичей, навязывающих главной героине брак по политическому расчету, сумасшествие той же героини, являющейся посреди свадебного праздника с ног до головы в крови убитого мужа, финальное самоубийство героя-любовника - все эти душещипательные подробности заимствованного у Вальтера Скотта сюжета, казалось бы, вполне располагающий материал для театра. Но, с другой стороны, мало ли позабытых кровавых драм в оперной литературе, а вот исключительный статус "Лючии ди Ламмермур" связан в первую очередь с музыкой, и прежде всего музыкой вокальной; от драматургии и от сюжетной подоплеки он в каком-то смысле оторван. И не случайно же повелось, наступая литературному первоисточнику на его английское горло, именовать прописанных в стюартовской Шотландии персонажей на итальянский лад: Лючия, Эдгардо, Энрико, Артуро.

Иными словами, без хорошо реализованной музыкальной стороны самая гениальная постановка "Лючии" обречена стать пшиком. Именно поэтому нынешняя постановка в театре Станиславского вовсе не пшик, а скорее успех, особенно если учитывать очевидную непривычку наших сцен к "Лючии" - в Москве эта опера шла в театре еще при Николае I, да и пели ее тогда итальянцы, наши же нынешние певцы с бельканто слишком часто "на вы". Хибла Герзмава (на которую театр, берясь за оперу, делал основную ставку) большую часть ожиданий оправдала, стильно и точно спев свою изукрашенную руладами, фиоритурами и верхними нотами партию. Хотя там, где только возможно, она предпочитала петь полновесным грудным тоном, и вообще ее партии (как и роли, впрочем) несколько недоставало легкости, лиричности, может быть, и наивности. Эту строгую, холодноватую Лючию занятно оттенял Эдгардо в исполнении Алексея Долгова: в результате стараний молодого тенора партия вышла хоть и не всегда филигранной в частностях, но яркой, красочной, свежей, с полновесным звуком и богатым тембром, почти что лирико-спинто по характеру. Остальные персонажи вышли послабее, а что до оркестра под опытным руководством Вольфа Горелика, то здесь впечатления немного двоятся, где-то грациозности и прочувствованности было в самый раз, а где-то выплывали крупно помолотый звук и ажитация.

И только бы не помешать певцам - таково было одно из главных намерений режиссера, предъявленных в спектакле. Постановку с ее жесткими и чистенькими геометричными мизансценами можно назвать и условной, и статичной, но сама избранная постановщиками стратегия в чистом виде, как ни странно, скорее перспективна. Адольф Шапиро решил не ломать каноны, а скорее уважительно и с дистанцией обыграть традиционные оперные условности. Основная сценографическая конструкция, выстроенная видным латвийским театральным художником Андрисом Фрейбергсом, представляет собой чуть поджатый и иронический макет "засценного" пространства: голые кирпичные стены, на видных местах даже радиаторы центрального отопления красуются. Но посреди побеленного кирпича есть портал, в котором иногда показываются живописные задники. Сцена в саду, например, разыгрывается на фоне изумительного по своей пыльной красоте задника, посреди которого трогательно светится фонарная "луна": мечта зрителя, тоскующего о старых оперных спектаклях с картонными красотами и пышными костюмами.

Костюмы, придуманные Еленой Степановой, кстати, тоже настойчиво отзываются на эту мечту - даже слишком настойчиво, чтобы кто-то принял это великолепие за чистую монету. Возникает даже ощущение, что тут опять пошли навстречу певцам - надо же им чем-то занять руки во время длинных статичных сцен, так пусть и оглаживают красивыми жестами все эти свои историчные воротники-плащи-кринолины-шпаги. Наставника Лючии Раймондо (Дмитрий Степанович) одели даже, даром что дело происходит в кальвинистской Шотландии, монахом-доминиканцем; в паре сцен статисты таскают на себе сверкающие рыцарские доспехи. Где-то совместные усилия режиссера и художника по костюмам создают осмысленный и удачный эффект, как при появлении Артуро (Сергей Балашов), неожиданно обрисованного эдаким сэром Джоном Фальстафом. Где-то не очень - как в сцене свадьбы, где Лючия появляется, таща на себе, как улитка свой домик, свадебную фату, распяленную на гигантский турнюр. Публике, впрочем, чуть ли не больше всех этих красот понравилась живая белая лошадь, которую нарядный Эдгардо выводит с собой, впервые выходя на сцену.

Время новостей, 16 февраля 2009 года

Юлия Бедерова

Лошадь в тумане

«Лючия ди Ламмермур» в Театре Станиславского и Немировича-Данченко

На сцене Театра Станиславского и Немировича-Данченко в Москве поставлена «Лючия ди Ламмермур» Гаэтано Доницетти -- по общему признанию, одна из главных вершин оперного бельканто, страстно любимая звездными тенорами и примадоннами и при этом имеющая непростую сценическую судьбу. В Москве «Лючия» не ставилась уже едва ли не 100 лет. В Петербурге недавно спектакль поставили под Анну Нетребко, причем сценическое воплощение, судя по отзывам критики, осталось не более чем фоном для примы.

Московский спектакль пытался решить задачу существования на сцене по-настоящему спетых белькантовых партий так, чтобы вокруг еще и разворачивалось артистичное, умное театральное действие. Спектакль ставил дебютирующий в оперном жанре драматический режиссер Адольф Шапиро в тандеме с громко известным оперным сценографом Андрисом Фрейбергсом (из модной и не провинциальной Латвийской национальной оперы) и художницей по костюмам Еленой Степановой. Спектакль, в бэкграунде которого не только драгоценная красота бельканто, но и чудесный Вальтер Скотт, задуман как поэтическая цитата и условно-историческое зрелище в наивном стиле. Таким -- очаровательным, не страшным, поэтичным -- он почти и получился, хотя некоторый перебор наивно-трогательных ракурсов, в которых публике представлен сильно укрупненный романтический сюжет «Ламмермурской невесты», к финалу почти лишил его приятной первоначальной строгости.

Действие разворачивается в огромных белых стенах с почти незаметно встроенными чугунными батареями центрального отопления. Открытый квадратный проем на заднем плане -- окно и рама, в ней красиво сделанная цитатная пейзажная живопись. Туман, луна и темные аллеи. Белокаменную строгость рамы оживляют видеоптицы и видеоморе латвийской художницы Катрины Нейбурги. Сценография элегантна, в меру концептуальна и чуть иронична, и это очень славно оформляет зубодробительную сюжетную кровавость. Живая белая лошадь, осторожно выходящая на сцену вместе с возлюбленным Лючии Эдгардо и гордо встающая на фоне темных живописных туманов (лошадь, к слову, играющая в романе Вальтера Скотта не последнюю роль), выглядит не только по-оперному пышно, но и совершенно очаровательно. Равно как и ее двойник -- железный конь с железным рыцарем, выкатывающийся в сцене появления нелюбимого жениха Артуро. Зрителю словно бы предлагается читать эту музыку, как дети читают Вальтера Скотта, -- с улыбкой, слезами и упоением. Но, повторяя коней, разводя по сцене миманс в пузатых рыцарских доспехах и хор в условных шотландских юбках и не сильно убедительных пиджаках, а в финале устраивая Лючии нечто вроде распятия, режиссер и художники все-таки переигрывают. Мера трогательной иронии, вносящей в партитуру волшебную наивность, не высчитана до конца. Что не отменяет остроумие замысла, но все же превращает игру в игривость.

Без пиджаков и распятия театральная огранка нежного и светлого доницеттиевского бельканто была бы просто ювелирной. Тем более что предмет огранки в данном случае этого заслуживает. В спектакле Театра Станиславского есть главные и жизненно необходимые для постановки «Лючии» элементы -- собственно, две главные партии. В премьерном составе Лючию пела прима театра, одна из лучших московских сопрано и едва ли не единственная певица в Москве, способная справиться с жемчужной ролью, Хибла Герзмава. Пела строго и аккуратно, нежно выпевая сложнейшие колоратуры, почти безукоризненно беря верхние ноты, украшая партию теплой вокальной краской и без надрыва рисуя главный номер программы -- леденящее безумие. Герзмаве не все удавалось совсем блестяще, и поэтической магии в ее Лючии не так много, как в этой роли возможно. Но тем не менее это значительная, состоявшаяся роль.

Заметно меньше аккуратности было в партии Алексея Долгова (Эдгардо), еще очень молодого певца, страшно талантливого, много обещающего и весьма много умеющего, но, кажется, не успевающего придать своим партиям тщательную выделку. В роли Эдгардо, маскируя чуть заметную стертость вообще-то очень красивого и гибкого голоса, Долгов брал сумасшедшей энергией и сумел даже украсть весомую долю успеха у примадонны.

Сложно сказать, насколько убедительным спектакль может быть со вторым составом, но с первым (особенно если прощать театральности ее преувеличенную игривость, а также оркестру под руководством Вольфа Горелика его вообще-то совершенно неуместную прямолинейную квадратность и бравурность, ставшую, пожалуй, главным недостатком спектакля) постановка выглядит отнюдь не посредственно. Что в нашей местности и с этим оперным названием серьезное достижение.

НГ , 16 февраля 2009 года

Марина Гайкович

Зачем там батарея?

Премьера оперы Доницетти "Лючия ди Ламмермур"

Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко представил премьеру оперы Доницетти «Лючия ди Ламмермур» в постановке знаменитого режиссера Адольфа Шапиро. Этот спектакль в очередной раз продемонстрировал беспомощность выдающихся режиссеров драмы в работе с оперным жанром.

Если рассматривать оперу Доницетти как один из прекраснейших образцов белькантовых опер, где главное – насладиться потрясающей красотой вокальной линии и восхититься феерическими колоратурами в партиях заглавных героев, то решение Шапиро можно считать идеальным. Певцы «делают стойку» (разве что ручки на груди не складывают, как на концертной сцене) и буквально несут себя и свой голос. Сказать при этом, что как-то особенно развиты характеры персонажей и логические следствия психологических ситуаций, в которых они оказываются, нельзя. Наигранности добавляет то, что периодически отдельные персонажи взбираются на стулья или столы – как маленькие дети, когда хотят продемонстрировать свои первые достижения в области пения или чтения стишков.

Наверное, в итальянской опере времен Доницетти (то есть в первую половину позапрошлого века) все так и было. Главным в театре было наличие примадонны, а также красивый антураж. И то, и другое есть в «Лючии ди Ламмермур» образца XXI века: роскошные платья и прически, плащи, рыцари в латах (художник по костюмам – Елена Степанова), статуя кондотьера (говорят, прямо из Пушкинского музея) и даже роскошный белый конь – спутник Эдгардо. Создается ощущение, что в этой постановке обыгрывается тезис «опера – театр условный». Перед нами типажи – влюбленные, которым грозит долгая разлука, бессердечный брат, думающий только о спасении репутации, его коварный друг, придумывающий подлость, чтобы заставить Лючию выйти замуж по расчету, наперсница, всей душой болеющая за подругу. Оформительский ход – батареи центрального отопления, отделяющие зрительный зал от действия на сцене, решенного в традициях эпохи Вальтера Скотта. Другое объяснение оригинального жеста художника Андриса Фрейбергса на ум не приходит.

Собственно фрагменты, где заметна режиссерская рука, в этой постановке все же присутствуют. Это картина встречи лорда Артура, построенная на «обманках»: Энрико с подобострастием взирает на железного коня и его наездника-статую, а Артур появляется совсем из другого угла; Лючия, в свою очередь, возникает не с той стороны, куда обращен взгляд Артура. Сам жених – персонаж колоритный: это самовлюбленный пижон-фанфарон, которого блестяще сыграл Сергей Балашов.

Из неожиданностей – отсутствие, казалось бы, логичных для данной концепции традиционных кровавых пятен на ночном платье Лючии, как нет и стенающей безумной: Лючия абсолютно отстраненна и холодна. В сцене сумасшествия она появляется в виде голубя, с огромным объемным шлейфом, напоминающим тело птицы. Лючия снимает гигантский плащ и остается в ночной рубашке – словно душа отделилась от тела. В момент смерти обоих героев – Лючии и Эдгардо – на видеопроекции появляются летающие птицы, символизирующие, вероятно, души умерших. Подойдя к самому краю сцены, а затем сидя, свесив ноги в бездну – оркестровую яму, она заканчивает сцену безумия, допевает свою последнюю арию.

Хибла Герзмава – в расчете на приму театра, конечно, и затевалась эта постановка – аккуратно и трогательно ведет свою партию. Алексей Долгов более колоритен и срывает по ходу спектакля даже более длительные аплодисменты, чем главная героиня. Но всплеск оваций на поклонах достанется, конечно же, ей.

РГ , 17 февраля 2009 года

Ирина Муравьева

И снова Лючия

В музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко поставили "Лючию ди Ламмермур"

Новая постановка Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко стала знаковой для московской оперной сцены: легендарный шедевр Гаэтано Доницетти "Лючия ди Ламмермур" вернулся спустя долгие годы в столичный репертуар и не в качестве "буквы", а с убедительным составом исполнителей бельканто во главе с примой Хиблой Герзмава.
Премьеру подготовили режиссер Адольф Шапиро, дирижер Вольф Горелик, латвийские художники Андрис Фрейбергс (сценография) и Катрина Нейбурга (видеоарт), Елена Степанова (костюмы), Глеб Фильштинский (свет).

Репертуарный хит мировой оперной сцены - "Лючия ди Ламмермур" - до сих пор не имел богатой театральной истории в Москве: "Лючия" когда-то ставилась в Большом театре, но сегодня вспоминаются только ее концертные исполнения, в том числе два года назад - Российским Национальным оркестром, представившим одну из лучших Лючий современной сцены - американку Лору Клейкомб. Причиной этого всегда являлся дефицит певцов бельканто в России, особенно тех, кто рискнул бы не только осилить головокружительные каскады колоратур Нормы или Лючии, но и представить их достойный вокальный концепт. Все-таки эталоны этих партий создавались величайшими оперными дивами - от Марии Каллас и Джоан Сазерленд до сегодняшних Стефании Бонфаделли и Натали Дессей. Театр имени Станиславского и Немировича-Данченко долго и серьезно "вынашивал" свою Ламмермур - Хиблу Герзмава, успевшую к моменту премьеры на родной сцене спеть знаменитую героиню Доницетти в разных географических точках - от Петербурга и Казани до Нидерландов.

На постановку пригласили известного драматического режиссера Адольфа Шапиро, для которого "Лючия" стала дебютом на оперной сцене. И, что редко бывает для постановщиков драмы, - убедительно музыкальным. Шапиро фактически с первой попытки попал в ядро актуальной сценической проблематики оперного театра: с одной стороны, не собирающегося больше возвращаться к формату чисто музыкального ритуала, с другой - надломившегося от яростного режиссерского штудирования партитур. В точке столкновения противоречий Адольфу Шапиро удалось найти золотую середину: создать сценическую среду, которая была бы одновременно комфортна для певцов и представляла бы актуальное зрелище.

В шапировской "Лючии" музыку играет пространство: умное, наполненное ассоциациями, открывающееся двойным ключом. В мегапустоте огромной, ничем не заполненной, кроме ступеней и задника, сцены возникают впечатляющие панорамы романтических пейзажей, дворцовых интерьеров, морских волн и птиц (видеоарт Катрины Нейбурга). Шапиро и художник Андрис Фрейбергс намеренно выстроили антураж и мизансцены спектакля по законам живописной логики, "цитируя" музейные полотна, персонажи которых словно оживают и разыгрывают мир художественных миражей.

Результат же этой сложной эстетической работы показал, что не только Хибла Герзмава, но и ее партнеры способны эффектно и очень индивидуально предстать в постановке, деликатно сочетающей старые оперные традиции с новейшими сценическими задачами. И если, скажем, Хибла Герзмава стремится к кристальному совершенству в Лючии, бесстрастно выдавая бисер трелей и фиоритур, обдавая холодком даже в последней сцене сумасшествия героини, где она появляется на сцене в жутковатой, застывшей белым горбом фате, а затем, не выдав ни одним внешним движением душевного волнения Лючии от только что совершенного убийства, свешивает ножки в оркестр и демонстрирует азартную вокальную эквилибристику в знаменитой каденции, - то ее партнер Алексей Долгов - возлюбленный Эдгардо, наоборот, достиг удивительного сплава живых, бурных эмоций, рвущихся за пределы нормированной режиссером статики с впечатляющим уровнем вокала. Его Эдгардо - точно родом из итальянской оперы. Отлично сделанными оказались и работы Ильи Павлова в партии Энрико, Сергея Балашова - Артуро, Валерия Микицкого - Норманно, Дмитрия Степановича - Раймондо, Вероники Вяткиной - Алисы. Сам факт, что в труппе появилась целая плеяда певцов, способных без скидок на отсутствие сценических традиций петь сложнейшую партитуру бельканто, - серьезное достижение театра. Было бы не лишним еще и оркестру отточить свою ансамблевую игру и достичь того качества, которое постановщики и труппа смогли добиться на сцене.

Ведомости , 17 февраля 2009 года

Петр Поспелов

В романтизм через рамочку

Оперу Доницетти в Театре имени Станиславского и Немировича-Данченко поставили как поэму про традиционный оперный спектакль

Взявшись за «Лючию ди Ламмермур», художник Андрис Фрейбергс и режиссер Адольф Шапиро не стали городить очередную актуальную переделку, а повели себя «по всем преданьям старины». Переселить себя в старину невозможно, поэтому сделали спектакль-цитату, костюмную постановку в рамочке, а рамочка еще в рамочке. Внутри - компьютерно воссозданные романтические задники. Между - видеопроекции с бурями. За самой внешней рамочкой - оркестр, куда безумная Лючия свешивает ноги, чтобы лучше слышать флейту.

Единственная хохма, которую себе позволил художник, - батарея центрального отопления в промозглой Шотландии. Единственное (и досадное) проявление авторской режиссуры - карикатурный лорд-соперник. В остальном внешняя форма соблюдена - гордые позы, плащи и шпаги, статично выстроенный хор, живая лошадь (аплодисменты!).

Раз так, то жаль, что тенор Алексей Долгов не рискует появляться на скаку. Поет он между тем звучно и пластично. Неплох и баритон Илья Павлов. Бас Дмитрий Степанович перехудожествовал и из эстетики выпал. Примадонна театра Хибла Герзмава актерски, напротив, недобрала - но ведь ее режиссер остался за рамкой. Спела Герзмава небезупречно в деталях, но красиво и свежо, с чувством и знанием традиций. Мудрому руководству Вольфа Горелика иногда не хватало диктаторской воли, чтобы темп не плыл, но секстет сложился идеально - за вычетом тарелок в кульминации. В целом же хочется снять шляпу - подступ к итальянской опере удался.

OpenSpace .ru, 17 февраля 2009 года

Екатерина Бирюкова

«Лючия ди Ламмермур» в театре Станиславского и Немировича-Данченко

Прекрасные оазисы оперного прошлого радуют глаз, уставший от помоек современной режиссуры

Премьера знаменитой оперы Доницетти в театре на Большой Дмитровке случилась через месяц после постановки этого же названия в Мариинке, но с гораздо меньшим шумом. Все-таки в Мариинке была последекретная Нетребко, а здесь - локальное московское событие.

Но, если вдуматься, оно поважнее будет. Во всяком случае - поосновательнее. Нетребко спела, даже не важно как, и до свидания. А тут всё для долгосрочного пользования, поскольку есть своя постоянная примадонна - Хибла Герзмава.

Спектакль поставлен в первую очередь на нее, и партия главной героини, разрывающейся между любовью и сестринским долгом, очень подходит ее нежному сопрано. Немного проблематичны верхние ноты, которые рождают спортивные ассоциации: взята высота - не взята. Эти же ассоциации, причем скорее из области размеренной утренней зарядки, вызывает музыкальное управление спектаклем, которое осуществляет маэстро Вольф Горелик.

Но музыкальность и пластичность, которых певице не занимать, делают центральную партию очень привлекательной. А это, собственно, первое, что требуется при исполнении данной оперы.

На первый спектакль театр выставил лучшие силы в окружение Герзмаве. Правда, Дмитрий Степанович (Раймондо, наставник Лючии) со своим безмерным басом был в ювелирной опере Доницетти немного слоном в посудной лавке. А лучший местный тенор Алексей Долгов (Эдгардо, возлюбленный Лючии) хоть и получил едва ли не самую значительную порцию оваций, удивил каким-то спринтерским однообразием, с которым он пробежал почти всю свою нелегкую дистанцию.

Тем не менее можно констатировать, что вся команда, в числе которой и уверенный баритон Илья Павлов (Энрико, жестокосердный брат Лючии), доказала жизнеспособность этой новой оперной продукции. И работа постановщиков - пожалуй, самая болезненная для нашей публики составляющая оперного спектакля - ничуть этому не противоречила.

Спектакль и «надругательством над святынями» не занимается, и в неотрефлексированной вампучности его не упрекнешь.

Режиссером новой «Лючии» является Адольф Шапиро - человек, хорошо известный в театральном мире, но в опере новичок. По поводу предыдущего оперного дебюта драматического режиссера в этом же театре я уже описывала два часто встречающихся типа поведения - учтивая статика или, напротив, бесконечная суетливость.

В отличие от своего предшественника Шапиро пошел по первому пути, что привело к гораздо более адекватным результатам. Понятное дело, их сложно было бы добиться без хорошей картинки, но она в постановке есть. Сценограф был подобран беспроигрышный - латышский классик Андрис Фрейбергс, с которым Шапиро много работал в Риге. А к нему еще - световой ас Глеб Фильштинский и художница по костюмам Елена Степанова, которая умудрилась историческим нарядам придать совершенно немузейную куртуазность и прицепила к насильно выдаваемой замуж Лючии фантасмагорический, показательно грузный фургон фаты на колесиках. Он очень эффектен в отцепленном виде, только мешает на сцене.

Еще есть деликатные видеоблики в исполнении Катрины Нейбурги, но они как раз выдают режиссерскую робость перед поющими людьми, которых и потревожить страшно, и оживить чем-то хочется.

Для постановщиков совершенно не важно, в какое время и в какой стране происходит действие оперы. Главное, что оно происходит в золотую эпоху бельканто. Сама история про прекрасную и несчастную Лючию - жертву разнообразных мужских амбиций - интересует их гораздо меньше, чем история про былую оперную красивость, с которой сейчас непонятно что делать.

Кринолины и корсеты сочетаются с абстрактно-внеисторическим одеянием хора, своей статуарностью вообще намекающего на античную трагедию. А в минималистском пространстве сценографии, вполне годном для оформления стильного современного кафе, неожиданно обнаруживаются прекрасные оазисы из какого-то условного оперного прошлого.

Это живописные задники с различными настроениями романтической природы, настоящая арфа с музицирующей на ней настоящей арфисткой и - самое запоминающееся - два коня, принадлежащие возлюбленному и брату Лючии. Один конь абсолютно живой, как в детстве в «Князе Игоре» на сцене Кремлевского дворца, а другой - в виде застывшей парадной статуи в латах.

Все эти красоты проакцентированы вполне четко, чтобы было понятно: это воспоминание, цитата, а не простодушный китч. Но они очень даже радуют глаз оперомана, уставший от помоек и борделей современной режиссуры.

INFOX .ru, 14 февраля 2009 года

Елена Черемных

Москва обзавелась своей ламмермурской невестой

В новой постановке оперы Доницетти «Лючия ди Ламмермур», которую в пятницу представил Музыкальный театр Станиславского и Немировича-Данченко, платье мужеубийцы Лючии не будет забрызгано кровью. Это почти сенсация.

Латышский гений

Лаконизм и в то же время содержательность сценического решения «Лючии ди Ламмермур» заставляют заподозрить ни много ни мало гения в ее сценографе Андрисе Фрейбергсе, многолетнем сподвижнике режиссера «Лючии» Адольфа Шапиро по рижскому ТЮЗу. В гениальности Фрейбергса Москва, собственно, уже имела возможность убедиться дважды. В 2003 году, когда из Латвийской национальной оперы на новую сцену Большого театра приезжала дивно оформленная «Альцина» Генделя. И когда в «Новой опере» показывали «Набукко».

Созданная в 1835 году по мотивам романа Вальтера Скотта и почитающаяся образцом стиля бельканто опера «Лючия ди Ламмермур» до сих пор настаивала на двух обязательных условиях. Первое - наличие сильного и стильного сопрано главной героини. Это условие соблюдено: Лючию в «Станиславском» поет прима театра Хибла Герзмава. Для нее, собственно, спектакль и ставился. Вторым обязательным условием было забрызганное кровью белое платье героини. Заколов жениха на брачном ложе, именно в этом наряде Лючия должна выйти в знаменитой сцене безумия, в нем же умереть. Однако маститый Андрис Фрейбергс, скромнейший с виду человек, с затаенным блеском в глазах сообщил корреспонденту Infox.ru на генеральном прогоне: «Платье Лючии останется белым». И мир не рухнул.

В новой «Лючии» кого только на сцене не увидишь. Тут и неподвижные рыцари в латах. И эффектно одетый в белое женский хор. И железная статуя кондотьера, прискакавшего сюда прямо из итальянского дворика Пушкинского музея. Есть даже настоящий белый конь, приносящий влюбленного Эдгарда на свидание под луной. И все это - не более чем элегантные аксессуары к тому условно шотландскому, условно вальтерскоттовскому романтизму, который переведен музыкой Доницетти на язык огнедышащих итальянских страстей. Словно остужающими рифмами именно к кипящей музыке Доницетти в спектакле идут видеопроекции летающих птиц, облаков, спокойно струящихся или бурно низвергающихся вод. Удивительно даже не спокойствие, с которым сценограф избегает многочисленных соблазнов пойти на поводу у литературы. А то упорство, с каким он насыщает оперу по-современному визуализированной лирикой. Кстати, вдохновлялся сценограф, по его признанию, старинными шотландскими миниатюрами и видами интерьеров.

Шотландцы с итальянским темпераментом

Сюжет «Лючии», если коротко и упрощенно, о том, что «любовь к родине начинается с семьи». Нет нужды пересказывать историю вражды двух шотландских кланов, поверх которой проклятьем, а не благословением, накладывается любовь. Куда важнее эмоциональная напряженность либретто, герои которого сплошь и рядом «дрожат от страшных подозрений», «слушают и трепещут», «поднимают бурю в груди», дают «обеты Небу» и жертвуют собой ради семьи. Самое удивительное, что весь этот ходульный набор гением Доницетти возвышен до живого оперного апофеоза.

На фоне «Пуритан», оперы, созданной в том же году 28−летним (и вскоре скончавшимся) Беллини на сюжет того же Вальтера Скотта, «Лючия» 38−летнего Доницетти просто заходится темпераментными мажорами любовных объяснений и семейных разборок, требуя от певцов сумасшедшей отдачи как в ариях, так и в ансамблевых сценах. Достаточно сказать, что исполнительница партии Лючии должна взять три верхних ми-бемоля. А Эдгард - два верхних ре-бемоля. Эталонными Лючиями признаны немногие. Среди них - Джоан Сазерленд, Беверли Силлз и (одна из последних) Натали Дессей. Кстати, войти в этот список звездной Анне Нетребко, в январе певшей Лючию сперва в Мариинке, а потом в Метрополитен-опера, пока не удалось.

Работа на глубине

В открытом на всю сценическую глубину пространстве опера разворачивается до того неспешно, что может напомнить костюмированный концерт. Режиссер Адольф Шапиро отказался от бурного мельтешения персонажей, заламывающих руки, и предпочел спокойную статику мизансцен. И не проиграл. Силуэтная графика (костюмы Елены Степановой хороши как-то по-гринуэевски) в световом оформлении Глеба Фильштинского действует на зрителя не слабее пресловутого психологизма.

Медленный темп действия предоставляет замечательную возможность рассмотреть и расслышать в этой опере самое главное. Не кровь, а то, как она холодеет, когда Лючия вынужденно подписывает брачный контракт с нелюбимым. Не вражду кланов, а растерянность враждующих в секстете «Chi mi frena in tal momento» («Что меня остановило»). Наконец, не ужас убийства, а освобожденный безумием дух ламмермурской невесты. Заколов жениха, она движется по сцене в странном, горбатой периной накинутом на нее гигантском плаще. Начинается сцена безумия. Но в зале всхлипы послышатся тогда, когда Лючия, сбросив платье-сооружение, в простой белой рубашке сядет на пол и свесит ноги в оркестровую яму. На звуках ее прощальной арии «Ardon gli incensi» («Дым фимиама») с хрустальными вторами флейты, никому и дела нет до того, что на платье невесты нет крови. Такая музыка - не о земном.

Итоги , 23 февраля 2009 года

Лейла Гучмазова

Любовь. Навет. Три трупа

В МАМТе имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко поставили "Лючию ди Ламмермур"

Широта замаха театра удивляет и радует. Перед премьерой "Лючии…" грызло подозрение, что три часа оперы 1835 года рождения от Гаэтано Доницетти с несложившейся в Москве сценической судьбой - непосильное испытание для театра и публики. Ничего подобного: опера выглядела достойно, а до отказа набитый зал выслушал все рулады на итальянском и досидел до последнего вздоха занавеса.

Образчик классического бельканто почти век не ладил с московской сценой главным образом потому, что в нем не обойтись без воспитанных голосов, способных к тонкой выделке итальянского пения. В этом смысле МАМТ почти не рисковал, ибо в его труппе есть едва ли не самое сильное московское сопрано - Хибла Герзмава. Много лет обкатывая Лючию в знаменитых театрах мира, она мечтала спеть ее на родной сцене, и опыт не пропал: Герзмава стала камертоном, настроившим коллег на позитив, - не боги горшки обжигают, бельканто подвластно простым российским смертным.

Для концертного исполнения такого запала вполне бы хватило. Но для полноценного спектакля понадобилась постановочная идея, способная вписать кровавую романтическую историю (любовь, навет, три трупа в финале) в рамки нынешнего музыкального театра. Собственно, эти самые рамки и вдохновили оперного дебютанта и маститого режиссера драмы Адольфа Шапиро. В давнем приеме "театра в театре" он помирил современный подход с бабушкиными привычками оперы: квадрат из крашеного белого кирпича с чугунными батареями обрамляет проем с разрисованным занавесом. Там, в глубине, - тишь сада, туманные реки да фонарик луны; картонный мир, любовно обжитый оперой. Контраст сглаживал видеоарт на белой раме с силуэтами парящих птиц и размытыми на пиксели волнами - сценография Андриса Фрейбергса, видеоарт Катрины Нейбурги.

Как полагается в опере бельканто, певцы не суетились с игрой, важно нося камзолы со шпагами и кринолины. Немногочисленные режиссерские затеи иногда выглядели странно, иногда отвечали главной постановочной идее о примирении классической оперы и современного театра - живая белая лошадка (любимый аттракцион старинных спектаклей) не пугалась закованной в латы механической, а сходящая с ума Лючия, выводя пассажи знаменитой арии, норовила упасть в оркестровую яму. Поначалу озадачивший аутизм ее Лючии оказался с лихвой уравновешен темпераментом Эдгардо - Алексея Долгова, долгожданного тенора на московском безрыбье. Они действительно выглядели парой рядом со строго прочерченными и так же строго пропетыми другими героями. Оркестр, уж простите, никому не мешал.

Совершенно очевидно, что МАМТ в своем нынешнем состоянии - полноценный и очень активный игрок на российском оперном поле, планы которого ввергают в трепет даже закаленные критические сердца. Если кому-то покажется, что в нынешней премьере нет больших открытий, можно смело ответить - и слава богу. Здесь также нет простого переноса итальянского оригинала (как в милом Доницетти Михайловского театра) и дешевых куплетов про депутатов (как в плебейском Доницетти "Новой оперы"). Есть отстраненный шарм, подаренный "Лючии…" латвийским трио постановщиков, искусный свет Глеба Фильштинского и громадная работа всей оперной труппы, идущей в гору. Совсем не мало.

Премьера: 01.01.2009

Продолжительность : 02:22:38

Трагическая драма в двух частях; либретто С. Каммарано по роману В. Скотта "Ламмермурская невеста". Действие развертывается в Шотландии в начале XVIII в. Эдгар, последний потомок старинного разорившегося рода Равенсвудов, тайно обручен с Лючией (Люси) Астон, сестрой своего злейшего врага - лорда Энрико (Генри), который хочет поправить свои пошатнувшиеся дела, выдав сестру замуж за богатого лорда Артура. Лючия отвергает брак с ненавистным женихом. Тогда Энрико прибегает к обману. Воспользовавшись отъездом Эдгара, он показывает Лючии подложное письмо, свидетельствующее о мнимой измене ее возлюбленного. Лючия потрясена его вероломством и соглашается на брак с Артуром. В то время как она ставит свою подпись под брачным контрактом, появляется Эдгар. Он укоряет Лючию в измене и бросает к ее ногам обручальное кольцо. Энрико вызывает Эдгара на дуэль. Лючия в брачную ночь, сойдя с ума, убивает Артура. Силы ее иссякают. Она умирает. Эдгар закалывается у гроба Лючии.

Премьера новой постановки "Лючии ди Ламмермур" прошла со всеми признаками успеха: аплодисменты, цветы исполнителям и дирижёру, крики "Браво!" и т. п. Правда, когда на поклоны вышла постановочная бригада, я расслышала одинокие "Бу!" :)

И то сказать, сама постановка оставила странное впечатление... Как-то сразу вспомнилась детская "страшилка": "В темную-темную ночь в темном-темном доме была темная-темная комната с темным-темным потолком и черными-черными стенами, с черной-черной мебелью, в темном-темном углу стоит черный-черный гроб" и т. д. :) Замените "черный" на "серый", и вы получите примерное представление об оформлении этого спектакля (художник - С.Маннино). Кстати, гроб на сцене был:)

Вот так была оформлена сцена (это фото с поклонов):

Барышня в свадебном платье - статистка. Она лежала в гробу, который пару раз выкатывался из стенки слева, когда Лючия вспоминала о "фантазме" и когда Эдгардо оплакивал кончину Лючии.

Лючия весь спектакль проходила в белой рубашке, на которую поначалу был накинут какой-то плащ-халат чёрного цвета, а в сцене свадьбы - свадебное платье в виде почти что смирительной рубашки (там на спине завязочки).
Раймонд - наставник Лючии - был одет "как все". Судя по либретто, у этого персонажа есть духовный сан, и обычно постановщики обряжают его в соответствующий костюм. Но у художника по костюмам А.Лаи было другое мнение.

Впрочем, всё это пустяки, если хочется послушать музыку Доницетти и хорошие голоса.

Главным украшением спектакля ожидаемо была Альбина Шагимуратова. В общем-то, я ради неё и брала билет на эту премьеру. Остальные участники премьерного спектакля долго были не известны. Наконец, на сайте появился состав, который не прибавил мне энтузиазма:(

Итак, в премьере участвовали:
Дирижёр - В.Гергиев
Генри - В.Сулимский
Лючия - А.Шагимуратова
Эдгар - Е.Акимов
Артур - Д.Воропаев
Раймонд - В.Кравец
Алиса - С.Капичева
Норман - М.Макаров

Очень хотелось послушать "свежего" тенора. В конце концов, в числе готовящих партии числился С.Скороходов, и я рассчитывала на него. Акимов давно поёт Эдгара, но в последнее время не слишком удачно (это сугубо моё мнение). Когда-то давно в партии Генри слушала Маркова, который спел просто блестяще. Надеялась, что и в этот раз его услышу, но не срослось. Правда, Сулимский мне тоже очень нравится:)
Показалось странным то, что партию Раймонда получили Кравецу, который, как мне всегда казалось, не совсем бас...

Приятным сюрпризом было то, что Гергиев опоздал всего на 13 минут:) Как это часто бывает на премьерах, оркестр и певцы не всегда вступали вовремя. Очень заметно было расхождение оркестра с Шагимуратовой в первом действии, но певица и дирижёр быстро исправили ситуацию.

Итак, каковы же мои впечатления?

Постановка "ни о чём". Всё серо-чёрное с вкраплениями белого, а в финале - и красного (это, как вы понимаете, кровь). В сцене сумасшествия хор надевает капюшоны и достаёт что-то вроде "кровавых" перчаток, которыми потом измазывает платье Лючии. То ли режиссёр решил таким образом показать, что в сумасшествии Лючии и смерти Артуро виновато общество, то ли ещё что-то пришло ему в голову:)

Шагимуратова пела замечательно! Кое-кто нашёл в её вокале мелкие погрешности, но лично я была ею очень довольна. И играла она очень хорошо. Рада, что смогла её послушать в этот день.

Сулимский больше понравился в первом действии, чем во втором. По-моему, он прекрасно справился и с ролью, и с партией.

Акимов поначалу показался вполне хорошим Эдгардо, но когда настало время петь арию, все его вокальные проблемы вышли наружу.

Кравец меня вообще не впечатлил.

Не известная мне С.Капичева в маленькой партии Алисы иногда просто пропадала за оркестром... Воропаев пел каким-то дребезжащим голосом:(Ждала от него большего.

Выкладываю фото с поклонов: